«Загадки и тайны истории»

Однажды Нерон собрал своих самых близких друзей, чтобы отметить праздник Сатурналий. Среди приглашенных был и Британик. Каждому из гостей надлежало показать себя в каком-то определенном жанре — поэзии, пении или танце. И вот настал черед Британика. «Тот, — рассказывает Тацит, — твердым голосом начал песнь, полную иносказательных жалоб на то, что его лишили родительского наследия и верховной власти». Это был отрывок из Цицерона:

 

С рождения отвергнут я судьбою.

Известно ль вам, что я на трон был с детства наречен?

Отныне ж я могущества, богатств и власти,

Как видите, Фортуною лишен…

 

Нетрудно догадаться, какое впечатление эта песнь произвела на гостей, и в первую очередь на самого Нерона. Историки не единожды утверждали, что, заслышав ее, Нерон, охваченный слепой ненавистью, решил раз и навсегда свести счеты с Британиком. Следующие две недели юноши были неразлучны. Возможно ли, чтобы император, которому в ту пору исполнилось только лишь семнадцать лет, оказался способен столь искусно скрывать свои истинные, отнюдь не добрые намерения? В самом деле, все это время он всячески обласкивал Британика, но в особенной манере. Как говорит Тацит, «в течение нескольких дней перед умерщвлением брата Нерон неоднократно подвергал надругательствам его отроческое тело». Что было потом — хорошо известно: Нерон призвал на помощь Локусту, ставшую к тому времени «официальной» семейной отравительницей, и получил от нее сильный яд. На обеде, в присутствии Нерона, Агриппины и большого числа приглашенных, Британику подали отравленное питье. «Так как его кушанья и напитки, — рассказывает Тацит, — отведывал выделенный для этого раб, то, чтобы не был нарушен установленный порядок или смерть их обоих не разоблачила злодейского умысла, была использована следующая уловка. Еще безвредное, но недостаточно остуженное, уже отведанное питье передается Британику; отвергается им как чрезмерно горячее и разбавляется холодной водой с разведенным в ней ядом, который мгновенно проникает во все его члены, так что у него разом пресеклись и голос, и дыхание».

34