«Не на аудиторию работаем, а на конкретных людей» – точнее, по-моему, и не скажешь. Весь этот ночной антураж, срочные сообщения на лентах информагентств, экстренные выпуски теленовостей организовывались, оказывается, для одного только зрителя, который давно уже спал тяжелым, старческим сном, не подозревая, какие страсти бушуют в его королевстве.

Заботливая Татьяна настойчиво требует от матери разбудить президента; ее ресурса явно не хватает, чтобы как-то изменить ход событий. Под ее нажимом Наина Иосифовна пытается звонить Коржакову с Барсуковым, но те дипломатично уклоняются от прямых ответов. Коржаков и вовсе перестает отвечать на звонки первой леди.

Выхода нет. Примерно в полночь Наина вынуждена поднять Ельцина с кровати.

Слово генералу Коржакову:

«Мы как раз ехали с Барсуковым в машине. Вдруг звонит телефон: "С вами будет говорит Борис Николаевич". Голос у президента был заспанный. "Ну, что там у вас происходит?". Я доложил, что ничего страшного не случилось, действуем согласно его указаниям. Готовы хоть сейчас доложить обо всем. "Приезжайте к восьми", – недовольно сказал Ельцин и повесил трубку».

Для вождей Сопротивления – это был почти провал. Теперь время работало уже против них. Нужно было срочно подключать к ситуации какую-то весомую политическую фигуру, способную взять на себя ключевую роль и обеспечить перелом.

Весь вопрос: кого? Никто из собравшихся в доме приемов на эту роль не годился; в самом деле – не Чубайса же, ненавидимого всей страной, следовало выводить на телеэкран. Премьер Черномырдин предусмотрительно сохранял нейтралитет; он не знал еще, как повернется дело, и понапрасну рисковать не желал, поэтому сразу же уехал на дачу, сказавшись больным. На генпрокурора и министра МВД влияния Березовский с Чубайсом не имели.

262