Стараниями гуттаперчевого Рыбкина и своих карманных СМИ очень скоро стал он восприниматься едва ли не как единственный человек, способный, в силу коммерческого опыта, находить общий язык с неприступными чеченцами. Сделать это было тем более не трудно, учитывая теплое отношение к нему ичкерийских лидеров. К тому же у Березовского на этом поле практически не было конкурентов, – все мало-мальски значимые российские политики из переговорного процесса были им предусмотрительно выдавлены.

Этот новый, исполненный благородства и мужества образ очень нравился Березовскому; ощущать себя влиятельной политической фигурой было чертовски приятно.

Регулярно мелькал он в теленовостях, давая глубокомысленные комментарии по поводу и без. Всякая его поездка на Кавказ в обязательном порядке детально освещалась на ОРТ.

(Сам по себе факт поразительный – о вояжах и переговорах секретаря Совбеза в СМИ не сообщалось почти ни слова, зато каждый чих его заместителя с ходу становился главным событием дня.)

Правда, к радости этой примешивалась и горечь разочарований, – все попытки Березовского конвертировать свое влияние в какой-нибудь совместный с чеченцами бизнес заканчивались поначалу неудачно.

Борис Абрамович хотел всего и сразу. В первую очередь касалось это знаменитых чеченских нефтепромыслов и перерабатывающих заводов, магическим образом уцелевших в пожаре войны.

Его жажда нефти была столь велика, что он и не думал даже ее скрывать: еще во время осенних переговоров, по свидетельству зам. полпреда российского правительства в Чечне Михаила Денисова, «Березовский постоянно оперировал понятием – труба. Труба как бы решала и закрывала все моменты».

322