Михаил Козаков «Крушение империи»
- Да нет же, чудак вы!.. Погодите.
- Нет, прощайте, Лев Павлович. Прощайте! - сердито и глухо сказал Фома Асикритов. - Все уж промеж нас ясно…
И он закрыл за собой дверь.
«Что такое? - немного всполошился Лев Павлович. - Неужели я его обидел?.. Чем? И что за странные у него сегодня мысли? Откуда это все?»
Он даже шагнул, чтобы позвать журналиста, но тотчас же остановился: сам он, Карабаев, ни в чем не виноват.
Он подошел к дивану, положил подушку на. прежнее место и улегся поудобней.
«В Каноссу! В Каноссу!» Эти слова назойливо приходили в голову Карабаева, когда он подымался вместе с другими по мраморной лестнице дворца.
И вновь он их вспомнил перед самым выходом государя.
…Это был тот самый белый Николаевский зал, где несколько дней назад провозглашался манифест о войне. Лев Павлович с любопытством оглядел его: он никогда здесь не был.
В центре средней стены, прямо против балкона на Неву, висел большой портрет императора Николая Первого - в любимой им конногвардейской форме, на коне. Высокий покровитель Бенкендорфа - в белой фуражке с красным околышем, с круто натянутым поводом в руке - как будто принимал невидимый парад своих преданных жандармов.
Вдоль стен стояла бальная мебель - золоченые кресла и стулья с плетеными сиденьями. Она казалась легкой и жеманной, как участницы былых придворных танцев.
По углам и в простенках - массивные хрустальные канделябры знаменитой Петергофской гранильной фабрики, а вверху - такие же массивные, хрустальные - три громадные люстры, поделившие потолок на четыре равные части.
Утреннее солнце разбросало в хрустале смеющуюся свою радугу, и высоченный, в «два света», зал казался еще выше и беспредельней.