Михаил Козаков «Крушение империи»

- Ладно, ладно, - утешал его Лев Павлович.

Прошли к стоянке «Ванек», а молодежь - к трамвайной остановке.

Носильщик ругался с извозчиком:

- Вставай! Зачем ноги на сиденье положил? Тоже… барин.

- А штоп она не села, потому она осень толстая! - показал финн кнутовищем на обоих Карабаевых. - А моя лосатка любит тонкие седоки, штоп не тесело ехать, потому война: овес торог, а у лосатки сило мало.

Пришлось взять другого извозчика: и опять разговор об овсе, о скудной жизни, о тяготах войны.

- Ты знаешь, Соня, как говорят о нас немцы? - рассказывал, покуда ехали, Лев Павлович. - В «Berliner Tageblatt» я читал: «Вы знаете страну, где все есть и в то же время ничего нет?» Это так обидно, Соня!..

На следующий день утром, еще не сбросив голубой своей пижамы, еще не умывшись, он распаковывал вместе с Юркой чемоданы в прихожей.

Насвистывая «типперери», он открыл ключиком дорожный саквояж, заглянул в него, сунул в него руку и тотчас же оборвал свой свист.

- Господи, что же это такое?!

Стремительно вытряхнул на пол содержимое саквояжа: нет, это не иголка, чтоб затеряться средь остальных вещей!.. Так что же произошло… где бювар с дневником?

- Соня! - крикнул он и грузно, беспомощно опустился на пол. - Боже, боже мой…

Случилось еще одно несчастье: еще большее, чем то, о котором, не утерпев, рассказала ему Софья Даниловна ночью.