Сергей Граховский «Рудобельская республика»

И не хотелось старому Ермолицкому, чтобы они оставались одни, да за добро трясся.

Иван погонял коней, а разрумянившаяся на ветру Гэ-ля, в ладном полушубке, отороченном белой овчиной, в высоких ботинках и в сером платке-коноплянке, поглядывала на чернявого, дюжего Ивана. Он молча курил и думал свою невеселую думу. Не раз уже собирался податься с этого глухого хутора, наняться хоть к самому черту, да держала она, стройная как камышинка, синеокая, ловкая и такая ласковая Гэлька. Видано ли, чтобы шляхтянка полюбила отцовского батрака и чтобы он так присох к ней? Знает, что ничего из этого не выйдет. Может, и прав хозяин: сапог лаптю не пара, а Гэльке нужен жених не лишь бы какого рода, чтобы у него и земля была, и хорошие выездные кони, и дом как дом, и одежда — одним словом, ровня. А что у него? Ни кола ни двора. У отца — хата на два окошка, с глиняным полом, клочок никудышной земли и полная хата детей. Правда, время теперь такое, что не разберешь кто чего стоит. На мельнице вот говорили помольщики, что будто в Петрограде переворот учинили и теперь панскую землю бедноте раздадут. Если бы так!

Иван, обжигая пальцы, смоктал окурок и то и дело понукал лошадей.

— Чего снова молчишь? Дома от батьки прячешься и тут как воды в рот набрал, — прильнула к нему Гэлька. — Про что думаешь?

— Про что же мне думать? Одна у меня думка — про горе нашенское. Меня присушила и сама сохнешь, а куда нам деться, если твои на меня волком глядят? Хотел бы кинуться куда глаза глядят, да не могу. День не вижу тебя, кажется, что слепой хожу. Знаю, не быть нам вместе. Отдадут тебя за шляхтюка какого-нибудь, и не увидимся, может.

— Лучше головой в прорубь, чем идти за нелюбимого. Не за человека же отдают, а за коней, за Коров, за землю, чтобы жилы рвать на ней, пока не околеешь. Вот увидишь, не послушают — все брошу, убегу, в батрачки наймусь, а с тобой буду. — Она прижалась к Ивану, склонив на его плечо голову.

Колеса громыхали по корням лесной дороги, сопели сытые кони, и тихо шумели голые верхушки деревьев. Когда выехали из леса, стемнело совсем. Во мраке светился,