«Рудобельская республика»

от одного к другому, потом вдруг выдернет саблю и похваляется:

— Если хочешь, побрею. На, пощупай, как огонь. На трех брусках доводил. Запустил Минич. Не иначе, стражничиха кабанам траву секла.

— Ты теперь, дед, как генерал Скобелев. Глянут немцы — и врассыпную, — пошутил Ус.

— Нечего зубы скалить, Максимка. Тут стараешься как лучше, а ему только хаханьки над дедом Терешкой. Это же не лишь бы какая сашка, это, если хочешь, боевая трафея. Не попал тогда в этого злыдня топором, и ты поленился пробежаться, чтоб перенять рыжую собаку, так вот вскочил сгоряча в его фатеру и забрал етую мешалку. Трафея, брате. Видишь, и с кисточкой.

Мужчины добродушно смеялись над разговорчивым и всегда потешным Терешкой.

На поляну вышел Александр Соловей. На нем был военный френч, перетянутый широким ремнем, зеленая, еще николаевских времен, фуражка, а на ремешке красная ленточка, скорее всего из Марылькиных кос.

Разговор сразу утих. Все подошли ближе к Соловью. Опираясь на ружья, курили и слушали, что говорил председатель ревкома.

— Товарищи партизаны и революционное крестьянство! Немецкой оккупации пришел конец. По договору с Советским правительством немцы должны уже очистить территорию Белоруссии. Но командование оттягивает вывод войск. Видно, мало еще награбили в наших деревнях. Теперь они выгребают все в панском имении, забирают скотину и лошадей, чтоб отправить в Германию. Но разве это панское добро?

— Известно, наше! — загудело несколько голосов.

— Утром мы предложим немцам убраться из волости и вернуть все, что они награбили.

— Бить гадов надо! А вы цацкаетесь с ними, просите да уговариваете. Продались германцу, товарищи комиссары, немчуру жалеете, — закричал, протискиваясь сквозь толпу, молодой кучерявый матросик. — Если боитесь, я поведу. Кто со мной, мужики? — Он расстегнул бушлат, показывая полосатую тельняшку, выхватил наган, готовый тут же ринуться в бой.

— Заткнись, вояка, — сгреб матросика за грудки чуть ли не вдвое выше его ростом Максим Ус.

154