- Не спрашивал. Ну, если он монах, значит, они расстались. Монахам, насколько я знаю, в браке состоять нельзя. Я думаю, они давно расстались.

Лариса, словно застыв, неподвижно сидела за столом, глядя на бокал с вином, и не могла оторвать от него взгляд. Стоило пройти оцепенению, как воспоминания шквалом обрушились на нее. Лариса подняла голову. Она смотрела на Пал Палыча своими влажными от слез глазами, хотела что-то сказать, но не могла этого сделать.

- Монах?..

- Прости, Лариса, но не мог же я тебе не сказать об этом. Я ведь знаю, если ты в этой жизни кого-то по-настоящему и любила, так это Сережку.

Она кивала головой, и слезы катились из ее глаз.

- Я тогда тебя ужасно ревновал к нему.

- У нас ничего не было.

- Знаю. Он бы никогда меня не предал.

- Ты все о себе. Это я хотела. Очень хотела, а вот он не захотел. Таким и остался. Я поэтому и не искала с ним встречи. Боже, монах!.. Простил бы ты меня, Пашка. Что там говорить, сука я последняя. Тебе жизнь испортила, сама мучаюсь. Верно говорят: за все надо платить в этой жизни. Господи! И все-то у нас не по-людски, и все не по-христиански. Собственного сына сбагрили за кордон и довольны. Сидим тут на кухне, кукуем. Он и так за этими проклятыми миллионами ни любви, ни ласки не видел.

- Дай мне дня три, Лариса. Мне обязательно на до кое-что доделать. Клянусь тебе, завтра же закажу билеты.

- Да знаю я все твои клятвы. Сколько раз уж собирались. И дела твои знаю. Все, как в болото, затяги вает. Я бы сама давно поехала. Просто знаю, что он нас вместе ждет. Потом целый год переживать будет: почему его любимый папочка не приехал.

- Больше такого не будет. Сегодня что, вторник?

На субботу заказываю билеты. Все. Решено.

Лариса вытерла рукой заплаканные глаза.

- Мне час назад твой Петрович звонил, - шмыгая носом, сказала Лариса.