«Врачеватель 2. Трагедия абсурда»

После нас всех, сочувственно махнувших матерую, шестидесятиградусно-забористую жидкость, будто компот из сухофруктов, махнул и сам его сиятельство Фаддей Авдеич, выдержав до этого, с бетонный монолитный блок, нешуточную паузу. Затем, уж слишком сокрушенно тряхнув кудрявой головой, он повернулся к скромно притулившемуся в уголке на табуретке старичку и, знаете, каким-то то ли детским, то ли загробным голосом скомандовал: - Силыч, невеселую.

В ту же секунду истошно и надрывно заголосила балалайка, разнося по всем неосвещенным закуткам японо-русской якитории чарующие, душераздирающие ноты старинной замечательной песни, нам еще с детства вдолбленной в сознание, но прозвучавшей ныне, к сожалению, без слов, сугубо, скажем так, в инструментальном исполнении:

И-и-звела-а меня-а-а кручина, По-одоколо-одная-а-а змея-а-а-а. Ты гори, догорай, моя лучи-ина, До-о-горю-у с тобо-о-ой и я-а-а-а…

«Да чтоб ты провалился, сентиментал ты хренов» - будь я поздоровей, клянусь, прибил бы к черту этого засранца!

Вместе с трехструнным музыкальном щипковым инструментом во всю свою луженую басистую глотку зарыдал и этот монстр, уткнув раскрасневшуюся от эмоций морду в пышные и вызывающе вздымавшиеся груди Эльвиры Тарасовны Касперчак… пусть даже в девичестве Зусман. Какая разница? Она же, стерва, нежно гладила баранью башку Фаддей Авдеича, и крокодильи слезы от печали ненасытной вытекали из его несимпатичных, я бы сказал, омерзительных глазных щелей, вызывая отвращение к закуске. А этого как раз и не хватало мне и моему изрядно проспиртованному самогоном организму. Я словно волк иль заяц? глазами пожирал капусту, не в силах прикоснуться к ней. Бывает же такое!

«Ну, слава богу! Он, зараза, наконец-то выдохся. А было бы куда приятнее, когда б от собственных переживаний уж лучше испустил бы дух к едрене фене. Ох, мечты, мои мечты, где ваша сладость? А так, хотя бы для начала, утер бы, что ли, сопли, чем махать своей лопатой».

И что же? Падкий на минор детина и впрямь махнул рукой, и балалайка замолчала тут же, а Силыч, словно изваяние, опять застыл на полуноте в совершенно идиотской позе. Да как и в прошлый раз, так и не взяв финального аккорда. А что поделаешь? Талантливые люди всегда зависимы от самодуров. И в этом-то, увы, ирония судьбы.

- Ну почему, свет мой Эльвирушка, все в этой жизни, попросту, по-русски, всегда таким вот эдаким Макаром? - жаловался своей пышногрудой наложнице от души наревевшийся детина, порядком измочив при этом горючими слезами феминистическое левое плечо узорного, цветастого, из плотной ткани сотканного сарафана Эльвиры свет-Тарасовны. - Ты же знаешь, я ж не какой-нибудь, чтоб там. Ведь все же от души! Хотелось, чтобы в радость. Чтобы, попросту, по-русски, удивить. Но ведь это ж как всегда - одна хреновина! И что прикажешь? Опять копченых угрей жрать, что ли?

«Врачеватель 2. Трагедия абсурда»