Ее сверстницы учились в ремесленном училище, готовившем аппаратчиков. И только Лиля ездила в город в десятый класс.

- Я тоже хотела в ремесленное, - покачивая ногой, говорила она, - но поговорите с ней, - она кивала в сторону своей комнаты, имея в виду Фаину, - она и слышать не желает, хочет мне образование дать, хочет «в люди вывести».

- В ремесленном ты получила бы и десятилетку и специальность, - замечал Миронов, рассматривая чертежи.

- А я ей что говорю! Тысячу раз объясняла, кажется. А она уперлась, пунктик у нее.

- Сама не можешь решить?

- Попробуйте! Вы еще не знаете, какие она умеет закатывать истерики.

Так говорила она о Фаине, сидела на подоконнике, качала ногой, нисколько не стесняясь Миронова.

- Шла бы ты гулять.

- Я вам очень мешаю? А почему вы не гуляете? Охота ишачить. Для чего? Я вас ни разу в клубе не видела, ни на танцах, ни в кино. Ларису свою ждете?

Он удивленно оглянулся на нее: откуда ей известно это имя?

Лиля удовлетворенно улыбалась, - видно, давно готовила это неожиданное сообщение.

- Ты - фрукт, - только и сказал Миронов.

- Думали: не знаю? А я знаю. Почему вы ее бросили? Надоела?

- Возможно.

- С ума посходили мужчины, - повторяла Лиля сакраментальную фразу барака.

Потом приходила Фаина, улыбалась, видя Лилю с Мироновым, неискренне выговаривала Лиле - человек работает, не видишь разве, мешаешь - и уводила с собой. В дверях Лиля оборачивалась, подмигивала Миронову: видите какая, ладно, не будем перечить старухе.

Однажды после собрания Миронов зашел на танцплощадку, в саду при клубе. С танцплощадки доносились звуки радиолы, и кто-то из молодых инженеров сказал:

- Пофокстротим?!