Юрий Нагибин «Над пропастью во лжи»
— Применяли недозволенные методы на допросах? — показал зубы Иван Сергеевич.
Михал Михалыч уставился на него своими воспаленными глазками.
— Недозволенные? Почему? Вполне дозволенные. Сам великий вождь дозволил, нет, предписал пытать подследственных. Потом пытки отменили, а мордобой остался. Я-то сам не бил. Хлипковат. Мой подменщик за двоих старался. Да ведь пытать можно не только физически: конвейерными допросами по шестнадцать часов, ночными вызовами, бессонницей — на этом самые упорные ломались. Человека можно пальцем не тронуть, а довести до животного образа.
— Может, хватит? — сказал Иван Сергеевич. — Зачем прошлое ворошить?
— А вам его забыть хочется? Выплюнуть из себя, будто ничего не было?
— Да что вы привязались ко мне? — не выдержал Иван Сергеевич. — Я никого не пытал.
— Пасечник! — всплеснул руками Михал Михалыч. — Пчеловод, медонос!
Иван Сергеевич пропустил бездарную шутку мимо ушей.
— У каждого времени свои законы. Из сегодняшнего дня нельзя судить прошлое. Мы вас не трогаем, и вы нас не трожьте. Человек живет по своей совести и сам за себя отвечает.
— То-то и оно! Жаль, никто отвечать не хочет. Размыли вину на всех — и вышли все чистенькие! А я говорю: покайтесь!
— Ну и кайтесь на здоровье, — сказал Иван Афанасьевич, закусывая шпротами. — Кто вам мешает?
— Я и покаялся. Вы газет не читаете. Живете здесь, как лесные братья. Так покаялся, что все наше ведомство с шариков съехало.
— А, знаю! — воскликнул Иван Сергеевич. — Сам не читал, но слышал. Вас за это из партии исключили.
— Вспомнили? — с легким оттенком торжества произнес Михал Михалыч. — Только не за это, а придумали другую причину. Да я плевать хотел на эту нелегальную организацию.
— Почему нелегальную?
