Александр Пыжиков «Славянский разлом»

спокойствие. Очевидно, король, в отличие от романовских историков XIX-XX веков, полностью отдавал себе отчёт, что население огромной страны ни о какой Киевской Руси понятия не имеет и все эти родословные — достояние узкой прослойки в верхах. Перед нами наглядный пример того, как создавались исторические конструкции, замешанные исключительно на прагматике.

Появление польских войск на территории страны резко изменило расстановку сил. Кроме понятного неудовольствия шведов, возмущение охватило «тушинский лагерь», то есть поляков и украинцев из Речи Посполитой. Здесь завопили о том, что король хочет украсть у них заслуженное и воспользоваться выгодами, которые они приобрели своей кровью. Решили ни в какие переговоры с королевскими послами не вступать, продолжая своё дело, то есть грабежи и разбои. Зато «тушинские бояре» во главе с Филаретом отреагировали иначе: они сразу же начали контактировать с Сигизмундом III, быстро предложив вариант для взаимодействия. Покончить с неуправляемым хаосом и избавиться от Шуйского предлагалось призванием на московское царство сына короля — Владислава. Были выработаны условия из 18 пунктов, где оговаривалась территориальная целостность, незыблемость православной веры, обязанность советоваться с боярской думой и т.д.

Перед нами не просто компромиссный документ, а воплощение давних чаяний пятой колонны, вынашиваемых ещё в XVI столетии. Однако дореволюционный официоз воспринимал это иначе. Более либеральные круги видели в польско-боярском соглашении, копирующем порядки Речи Посполитой, некий прообраз первой отечественной конституции, что являлось плодом воображения. Монархисты же усматривали в нём твёрдое отстаивание «национально-охранительных» начал, позабыв, что требование о целостности страны при владычестве королевича оборачивалось пустой формальностью. Забота же о незыблемости православной веры была не более чем фикцией; спустя несколько десятилетий Романовы с соратниками во всей красе продемонстрируют эту «заботу о незыблемости».