Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»

При виде шприца, извлеченного врачом из саквояжа, Фима умолк и, пятясь, поспешил ретироваться.

Галерея, на которую он вышел, вилась вокруг дома, старого одесского дома - давно вышедшего на пенсию инвалида, знававшего лучшие времена. И двор был такой же - похожий чем-то на двор Сеньки Шалого и еще на сотню других одесских дворов. Были тут и полуобгоревший каштан со стволом, иссеченным осколками недавней войны, и разрушенная авиабомбой стена каменного сарая, и покосившаяся голубятня, небрежно выкрашенная в синенький мирный цвет…

И конечно, тут была своя тетя Песя. Она смотрела на Фиму подозрительно и с любовью, как умеют только много пожившие одесские тети.

- Шо у нас случилось?

- Пара малозаметных пустяков, - любезно ответил Фима, облокачиваясь о перила. - Вам что-то захотелось, мадам Шмуклис?

- Немножечко щепотку соли. Эммик, такое счастье, надыбал глоссика…

- Два Больших Расстройства надыбал глоссика?! - изумился Фима. - Всего?! Или только плавники?

- Как есть всего! - гордо ответствовала тетя Песя.

- Так надо ж жарить. По такой густой жаре глоссик долго не протянет…

- А я за шо? - пожала плечами тетя Песя. Эммик, он же Два Больших Расстройства, - сын тети Песи, круглый, как шар, и нелепый, как вся жизнь, если взглянуть на нее с хвоста, - неторопливо вышел на галерею, прижимая к полной груди длинный нож и глоссика. Камбала энергично боролась за существование. Ее тинистые глаза смотрели на Эммика с ненавистью, а белое жирное брюхо словно пыталось его отпихнуть.

- Мама, он проснулся и не хочет, - обиженно сообщил Эммик, не давая камбале вырваться.

Тетя Песя, ахнув, бросилась к сыну:

- Не трогай нож, халамидник! Ничуть не трогай!..

Не ожидавший такой активности сын выронил нож, который смачно воткнулся в доски пола. Вслед за ним полетела и воспользовавшаяся минутной слабостью Эммика камбала. Мать и сын, ругаясь на чем свет стоит, бросились ее ловить. Снизу сцену, смеясь, наблюдал еще один сосед Гоцмана - седой дядя Ешта.