Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»

Гоцман, покачнувшись, вгляделся во тьму. Это был таксист, куривший сидя на подножке своего «Штевера».

- Я вам откровенно скажу, - как ни в чем не бывало продолжил он, - мне моя вас всегда у пример ставит. Вот, говорит, я помню Даву босяком, каких не было, а стал же ж государственный человек…

- Слушай, государственный человек, - перебил его Гоцман, - домой отвезешь?

- Так завсегда пожалуйста, - обрадовался таксист, суетливо вскакивая с подножки, - со всем нашим удовольствием.

Гоцман плюхнулся на сиденье.

- Не шуруют тебя по ночам?

- Та не, - поморщился водитель, включая зажигание. - Последний раз в мае сел какой-то жучок, хотел на понт взять… Ну так сам потом и бежал быстрее лани. Я ему еще фарами посветил, шобы светлее видно… - Он принюхался и одобрительно хмыкнул: - Коньячок употребляли?

- А слышно?

- Еще как, - хохотнул таксист. - А я вот даже не помню, когда последний раз коньяк пил. Наверно, в тридцать девятом, в Ялте…

***

В серебрящейся лунной дорожке неподвижно стояло ржавое суденышко - заслуженный сорокалетний баркас, во время войны переименованный в тральщик, а теперь снова доблестно воюющий со скумбрией и ставридой. Море у берега было таким тихим, что кораблик почти не качало.

Невидимый в темноте человек перегнулся через борт, вглядываясь вниз. В следующий миг в ночь полетели фал и трап. Плеснули волны. Это к борту кораблика подошел весельный ялик. По трапу на борт поднялась женщина, потом мужчина.

А уже через минуту Толя Живчик, задыхаясь от быстрого бега, ворвался в халупу, где полуночничал над гроссбухом Штехель.

- Чекан уходит!

- Что ты орешь? - недовольно вскинул редкие бровки Штехель, отрываясь от писанины и аккуратно откладывая ручку. - Как уходит, куда?

- В Турцию, с контрабандистами. Сам видел…