Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»

-«Не подумал»! - передразнил Штехель, приоткрывая дверь в соседнюю комнату. - Славик, иди сюда.

Вошел худой, наголо стриженный подросток лет тринадцати, одетый в донельзя заношенную ковбойку и мешком висевшие на нем солдатские брюки.

- Возьми листок, чернила, ручку. Перепиши разборчиво. Разборчиво!.. Понял, сынок?.. Ну, давай.

- Шо, сын твой? - поинтересовался Рыбоглазый, когда дверь за Славиком закрылась.

- Племянник, - неохотно пояснил Штехель.

- А шо говоришь - сынок?

- Сестры-покойницы сын… Твое какое дело? - раздраженно бросил Штехель. - Ладно, передашь Чекану - ксиву ему на днях изготовим. На улицу чтоб пока не совался!

- Это и так понятно…

- Тебе, дураку, понятно, а у Чекана свои завороты в голове.

- А про Иду шо говорить?

- «Шо говорить»! Ничего!.. Ты ее не видел. Где она, не знаешь. Тебе записку передали - и все… - Он пристально посмотрел на Рыбоглазого, приподняв редкие бровки. - Узнает, где Ида, тебе башку свернет…

***

И снова над Одессой был чудесный вечер. От дневного дождя и следов не осталось, а парило еще сильнее. Но с моря тянуло крепким ветерком, который перебивал духоту.

Кречетов и Гоцман решили после работы выдержать фасон - пройтись, никуда не торопясь, по главным городским магистралям с большой и благородной целью: на людей посмотреть и себя показать. Правда, магистралями полуразрушенные, неосвещенные улицы назвать можно было с большой натяжкой, но в Одессе народ непривередливый и к тому же патриот своего города.

Старт взяли от Соборной площади, где возле памятника князю Воронцову кучковались, по еще довоенной традиции, любители футбола, неспешно двинулись по Дерибасовской, пересекли Маркса и Ленина и, дойдя до Пушкинской, плавно повернули назад. Давид заметил нетерпеливый взгляд, брошенный Кречетовым на здание оперы, которое они миновали, и усмехнулся не без грусти. Хорошо Виталию, он нашел свое счастье, и оно взаимно… А ему, Гоцману, от к кому бежать, к кому торопиться по вечерним улицам?..