Вячеслав Бондаренко «Ликвидация»

- А так он шо, замерзнет?

- Вы попробуйте и поймете… Во-от. А теперь чуть-чуть качните его и понюхайте.

Гоцман хотел сказать, что только что нюхал, но промолчал и еще раз втянул носом аромат Армении. И сказал совсем другое, изменившимся голосом:

- Нора… Вы одно скажите… мне важно. Вам Фима… Он вам был только друг? Или… не только?…

Глаза Норы наполнились печалью.

- Только… И вы, Давид, мне тоже будете - только друг…

- Шо, не нравлюсь? - тяжело выдавил школьную фразу Гоцман.

- Нравитесь, - вздохнула Нора. - Но это ничего не меняет. Вы, Давид…

- Ша, Нора, - жестко перебил ее Гоцман. - Я и без второго слова все понимаю.

Он одним махом опрокинул в себя рюмку и крепко поставил ее на стол, едва не сломав тонкую ножку. Протопал в коридор и, подхватив сапоги, босиком вышел из квартиры на лестницу.

«Та не, даже смешно, Додя», - бормотал он, бредя по городу. Ну куда ты?.. У тебя ж на сердце пустыня, у тебя ж в голове один Уголовный кодекс. И лет тебе уже сорок… один. И все твое богатство лежит в коробке из-под печенья. И не забыл ты еще того апрельского дня сорок четвертого, когда сказали тебе, что случилось на старой Люстдорфовской дороге… И вообще тебе уже нужно спать, а не шататься по прекрасной Одессе после бутылки коньяка, выпитой в компании приятеля, и рюмки, выпитой в обществе женщины, так твердо расставившей все по своим местам.

- Я ж не могу ей понравиться, - подумал Давид, а вышло, что сказал вслух.

Ноги занесли его на угол Карантинной и Греческой - советские названия этих улиц он при всем желании сейчас вспомнить не смог бы.

- Вы? - неожиданно окликнули его из темноты. - Та вы шо, Давид Маркович? Шобы вы и не понравились даме?.. Бросьте.